ZaitsevS
YeZ by YEGORZAITSEV
Y e ZYEGORZAITSEV

БОЕВАЯ ХРОНИКА СТОЛИЧНОЙ МЕТАЛЛУРГИИ

УРОКИ ИСТОРИИ ПЕРИОДА 1989 ГОДА, ХАРАКТЕРНОЙ ОСОБЕННОСТЬЮ КОТОРОГО ЯВЛЯЕТСЯ БЫТИЕ МОТОЦИКЛЕТНО-МЕТАЛЛИЧЕСКОЙ ГРУППИРОВКИ «НОЧНЫЕ ВОЛКИ» И ХРОНИКИ СРАЖЕНИЙ С ЛЮБЕРАМИ И ПРОЧИМИ НАКАЧАННЫМИ ГОПНИКАМИ.

УМИРАЕМ, НО НЕ СДАЕМСЯ

Боевая хроника столичной металлургии

«Новый Хэ’М» № 6, 1989


Авторство нижеследующего эпического труда принадлежит известному модельеру Егору Зайцеву, глубоко вхожему в круги столичной мотоциклетно-металлической группировки «Ночные Волки». Велеречивые хроники сражений «Волков» с люберами и прочими накачанными гопниками составлялись Зайцевым на основе личного опыта и магнитофонных стенограмм «послевоенных» попоек, что позволяло ему широко использовать боевой слэнг московских металлургов.
Социолингвистическое значение материалов Егора Зайцева, публиковавшихся им на страницах собственного журнала «Новый Хэм», трудно переоценить. Одновременно нельзя не отметить высокий эстетический уровень стилизации текстов, произведенный человеком, диапазон увлечений которого простирался от Кардена и Готье до Виктора Троегубова и Пammu Смит.
В публикуемом материале нет никаких вымышленных героев и событий — одна только «открытая реальность» в духе знаменитой «Пелопоннесской войны» Фемистокла. У поминающийся в тексте ресторан «Совошка» расположен на территории гостиницы «Россия».

 

Военное противостояние подотчётного периода характеризуется заметной активизацией боевых приключений противоборствующих сторон. Развёрнутый беспредел партюгенда объясняется прочным сращиванием транссоюзного гопничества советских бритоголовых.

Высокооплачиваемые усилия агентов охранки ознаменовались усиленным объединением штурмовиков правого фронта: действия дружественных отрядов люберов и казанцев обрели желаемую Кремлём организованность и синхронность. Подрывная работа в среде спортивных фанатов дала свои плоды: постепенно втягиваясь в кровавые погромы, провоцируемые внедрёнными люберами и мусорными лычками, фанаты заражаются вирусом безнаказанного кровопускания, меняя тем самым красно-белые шарфы на обсвастиканные повязки. Вербовка продолжается. Новые звёздочки падают с партийных небес на красные погоны моложавых ублюдков.

Разделение Москвы на сферы влияния позволило отечественным хунвейбинам квалифицированнее проводить операции грабежа и санитарии, а пополнение парткассы развивается опережающими темпами в сравнении с расходом средств на стимулирование особо отличившихся боевиков и их гэбзшных главарей. Под помпезные знамена идеологии либерализма сгнившей империи встают всё новые боевые странники, очарованные щедростью даров, упругим пособничеством внутренних органов, снисходительным общественным мнением среднего обывателя и мелкого хозяйчика, пребывающих в сладком состоянии коммунистического похмелья и согреваемых великим кличем заблудившегося много лет назад в дебрях своего волосяного покрова Карла Маркса, дальновидно возопившего: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Герои-комсомольцы новой волны, сменившие у пионерского штандарта Лёню Голикова и Федю Батарейкина, типа Димы Маликова и Ромы Жукова (Жопы Рукова), успешно проводят диверсионную работу в тылу молодёжной культуры, жизнерадостными желудками своих поклонников переваривая русский рок в жидкий совк-попс, а группы «Любэ» и «Памятэ» из студии «КЭГЭБЭ» своим творчеством всеэкранно цементируют сей мощный коричневый поток, меся его мускулистыми ступнями. Результаты раскола и дискредитации отечественной музыки регулярно фиксируются в хит-парадах на Красной Площади под руководством всесоюзного диск-жокея тов. Крючкова. Творчески перерождённый спрут пролетариата со своим недоношенным и прыщавым потомством единодушно пишет письма в поддержку генеральной линии на активизацию дальнейшего массового омуднения народа.

Что ещё добавить к краткому анализу состояния в СССР? До хера…

У старших левых свои причуды: захват власти в Москве, организация побега четы Гдлянов в Армению, переориентировка ряда печатных изданий и тому подобные перфомансы.

(Кстати, о Гдлянах. Анонимное расследование журнала «НХ» выявило основную причину конфликта советского государства с семьей следователей. Дело, оказывается, вовсе не в Лигачёве и Горбачёве. Что вы! Следствием установлено, что казанские моталки, как и всю структуру волжского гопничества, придумал и организовал В.Ульянов, проходивший учёбу в Казанском университете в 90-е годы прошлoro века. Будучи крёстным отцом сегодняшней чумы, Володя внёс первый взнос в парткассу окровавленными руками люмпен-пролетарских гопников XIX века. За что и был исключён из университета. Но дело его, как видим, живёт и поныне. А кто не верит в ленинизм, пусть потусуется на станции «Комсомольская» поздно вечером в дорогих кроссовках.)

…Молодые же левые, в лице доблестной столичной Металлургии, успешно осваивают методы партизанской войны. В огромном городе Москве, где бушует казанско-люберецкая чума, небольшие, но мобильные отряды металлургов, среди которых особым боевым благородством выделяются банды «Найт Вулфз» и «Деревянные Головы», ежевечерне и еженощно подтирают старательными промокашками террибриальные пятна крови, оставленные на скулах площадей их распоясавшимися и паскудными современниками.

От обобщённости анализа хочется перейти к калейдоскопной фрагментарности событий, коею всегда так мило грешил журнал «НХ» в своей популярнейшей рубрике «Боевая хроника столичной Металлургии».

…Словно лоснящиеся крысы, пожирающие в шуршаще-жухлой осенней листве пухлый бордовый кожаный бумажник, неуклюже оброненный опаздывающим на работу ортодоксом-неудачником Лигачёвым, спазмно колотились, встречаясь и разбегаясь в мусорной куче смято-рваных газет, грушевидные сиськи Мишель, оттрахиваемой раком легендарным Репо. На втором ярусе ДК Горбунова им. Пир дрючил Подмоя — тёлку, отрытую Хиром в интернате для престарелых. В её функции входила генитальная подмывка беспомощных в своей сморщенности, брошенных обитателей и обитательниц сего грязного советского (не можем удержаться от смакования данного прилагательного) учреждения. Дусились ещё по углам подвыпившие пары и тройки, гармонично пофунивая и побунькивая в пику доносившейся из большого зала музыке. Шёл отчётный концерт московской рок-лаборатории.

Представитель независимой прессы, угреватый террорист С.Г.Гурьев, даже в честь фестиваля не стал опрятным, но Опрятная — директор ЕНМЦ — стала гурьевой в одной из заброшенных душевых горбуновского дворца.

Помимо половых излишеств, отчётный фестиваль ознаменовался прощальным выступлением «Звуков My». Говаривали, что жирный подбородок Липницкого шуршал наподобие сисек Мишель в грим-уборной группы об юродивую мошну Пети Мамонова.

…Хлебанув после тренировки коньяку в престижном баре и придя к мысли, что неправильно живут, ночные волки отправились валить казань в вечерний лабиринт столичного метро.

На каждой станции Чег напыженным петухом выходил из вагона и осматривал притихающие перроны. Всё было вхолостую, пока прохладный покой станции «Нога» не разорвал его животный крик: «Шура, вот они!» Банда выпала из поезда. В тупике гнусно жались и тёрлись жирными торсами любера. При появлении металлургов они приняли боевые стойки, что и явилось их — люберов — смертным приговором.

Хир бросился на самую большую свинью и умело завалил её проклёпанным лбом, Сер рванул за сдриснувшим очкариком, многократно отмудоханным в предыдущих стрелках. Правда, люберецкие войлочные тапки больно дотянулись до яиц Кора и Фро, но их — тапок же — обладатели за то получили синюшные яичницы в свои широкие штанины. Пока шёл короткий бой, внимание редких свидетелей привлекла дымящаяся желтоватая лужа из-за одной колонны станции. Оттуда же доносился затянувшийся рефрен: «Шура, вот они!» В этот момент Хир сидел верхом на самой жирной люберецкой свинье и пытался выколоть ей глаза. Над ними капал блаженными слюнями Сер, заткнувший за самодельный пояс пульсирующий скальп неубежавшего очкарика. Члены банды, справившись со своими жертвами, вступили в соревнование с Хиром и Сером по перекрыванию света в распростёртых и оседланных свинячьих глазах. Этот праздничный момент омрачило выскакивание из-за колонны Чега с каплями слез на незапахнутой ширинке, который с воплем «Шура, оставь его мне!» на скаку вырвал из облепленного бандой жиртреста моркатушки и тут же сожрал их, разразившись полчаса спустя — по возвращении домой — громким победным отрыгом.

…В совке гастролировали «Блэк Сэббэт» и «Назаретх». Не взирая на разные судьбы групп, их объединило то, как одинаково вписывалась металлургия на эти сейшена. Любера контролировали площадь у «Олимпийского», успевая отобрать у мажоров к началу концерта необходимое количество билетов. Ближе к началу из перехода вырастали металлурги, и билеты бескровно перекочёвывали в ихние карманы. Если билетов не хватало на всю банду, то зайцев вносили через вход на плечах. Лишь один концерт имел интересное продолжение. Волки и Головы, проголодавшись от музыки, дернули в ночную пельменную…

За столиками пылили алкаши, бомжи, спившиеся бляди и полуночные любера. При появлении металлургов посетители попритихли, а любера уткнули утиные носы в грязные тарелки…

Лениво порыгивающая банда доглатывала потные пельмешки, когда насытившийся Хир решил выйти на воздух, дабы освободить от рельефного кишечника набрякшую с еды волокушу. И что же он увидел? Прямо под крыльцом его поджидали разминающиеся свежие любера. подвывая и толкая друг друга к его контражурному силуэту. Не успели глаза Хира въехать в темноту столицы, как спрятанный за дверью кулак до удивления чётко залетел в его шнобель. Хир так опешил, что, грохнув обидчика, не стал добивать того правым сапогом, а хрипло и безрадостно рванул обратно в пельмешку. Также, не раскрывая рта, он стал хватать стаканы с компотом со стола непонимающих друзей, которые -стаканы — лампочками раннего Ильича лопались в его ладонищах. Наконец, он набрёл на одинокую обшмарканную вилку и также загадочно исчез в двери. Металлурги, рассовав по карманам остатки пельмешек, оскаленной стаей высыпали в пролом входа, ознаменованный мощным торсом Хира…

Взъярённый Хир прыжком оказался около ударенного им ударившего его любера, только приподнявшегося из дымящихся нечистот. Пуская чесночный дым мохнатыми от козявок ноздрями, бравый металлург воткнул в пещеристую скулу подонка пресловутую вилку. Ошмёток пельмешки на вилке нервно дернулся и застыл, прижавшись ущербным телом к амбразуре разорванной раны. Понеслось мочилово. Подбитая стая люберов на раздолбанных четвереньках стала расползаться по кустам. Жаждущий крови Хир дрожал и храпел, словно конь маршала Конева. Металлурги, накрыв Хира косыми кожами, вернулись в пельмешку.

Только вынутые из карманов припасы легли на тарелки, как в проломленную дверь просочились хлюпающей толпой убогие опухшие женщины, попеременно бросаясь на колени. Из их стенаний можно было понять, что опущенные только что на кости любера вовсе не любера, а местная урла, а они -тёлки — их жёны, и готовы на всё, чтобы ихних чуваков больше не били по широким мордам. На том и порешили: собрав дань портвейном и минетами, металлурги мирно разъехались по домам.

…Самый ништяк, конечно, произошёл при праздновании дня рождения в центровом ресторане «Совошка». Это был одновременно потолок, боевой выдержки и филигранного умения Ночных Деревянных Волчьих Голов.

Группа была одета в мажорское, кроме Хира и Чега, не расставшихся с кожей…

Праздник был в разгаре, бухло всё сильнее било по мозгам, весь кабак был пьян. Рядом гулял центровой рэкет из банды Мора и Era. Ландшафт омрачался лишь супержирной компанией бородатых качков за тридцатник, пивших припасённую мульку из-под привинченных столов.

Постепенно жирдяи обнаглели. От их невкусно нагретых тел полз к металлургам враждебный шепоток, типа: «Смотри, братан, металлисты, бля…»

Вечер продолжался, и первым не выдержал напряжения Хир, как вечный раб своего мочевого пузыря, вышедший в вестибюль. Один из жирных -просто скала — качался возле сортира в окружении баб и орал что-то бравое и не понятое Хиром. Который шагнул к нему и влепил пудовый кулак в разверзтую бороду. Жирный замолк, и в неожиданной тишине вспорхнула женская фраза: «Я же говорила тебе, Лёва, не ори». Но, видно, у Лёвы было с головой ху.во, и он бросился на Хира сзади, вцепившись четырёхсоткилограммовой тушей в нежную толстую косу нашего героя.

Как водится, из зала высыпали и наши, и ихние, и понеслось… Это было что-то, как говорят в Жвадессе. Разные бывают драки. Но ныне описываемая будет занесена в Книгу Рекордов Геббельса: чистое время изредка прерываемого побоища превысило 45 минут!

А общий вес дерущихся? Если учесть, что с каждой стороны было по 9-10 бойцов, и металлурги тянули на тонну, то в сумме с жирдяями вестибюль «Совошки» принял на себя более шести тонн возбуждённого мужского естества.

…Битва ворвалась в зал. Полетели столы и со столов. Созревшими целками лопались массивные стулья о головы конфронтантов. Несколько раз улетал с поля боя Чег, до детских распухших желез напоминавший бильярдный шар, получивший заряд не кия, а пустой бутылки по девственным кудрям. Хир рассекал ряды полутонных туш, волоча за собой вцепившегося зубами в косу первого неправдоподобного жирдяя-крикуна-зачинщика.

Немного забегая вперёд, заметим, что абсурдным было заключение милицейского акта о том, что залившая весь кабак кровь не растеклась, её, словно Москва-реку бетоном, сцепили плотные клоки надёрганных на пол волос. Но мы-то знаем, что это были хайра Хира, выдранные зубами огромного Лёвы и устлавшие веером пол, по мере лишения Лёвы зубов же. Но не Лёва, как ни странно, был самым весомым из жирного клана. А самым оказался Степан Оглоблин, приехавший из Лондона, который и разбрасывал регулярно Чега под покосившиеся столы обезумевшей залы.

Помните Профессора из чакноррисовского фильма «Око за око»? Это был тот персонаж. Он заботливо выдерживал истеричные серии Пира, чтобы — в итоге -смахнуть его зевсовой дланью с убийственного ристалища в дальний, задрапированный сумерками угол.

На пути Профессора последним рубежом всколыхнулся угрюмый Гур, по-крестьянски сметливо прибравший с подвернувшегося стола выкидную мойку… Перегретым членом монстра впорхнула сталь в откормленное чрево Профессора. Тот, не покачнувшись, широко шагнул на мигом побледневшего Гура…

Около пяти раз пришлось повторить совокупление мойки с мощной плотью, прежде чем жирный увалень грустно поплыл по течению собственной красной реки, неуклюже стуча об пол перекачанными конечностями.

…Бой достигал своего апогея, когда тяжело пыхтящую атмосферу пронзил гортанный крик: «Всем стоять! Стрелять буду!» Залу сцементировала немая сцена: будто российская композиция музея восковых фигур мадам Тюссо, замерли на мгновение дерущиеся мужчины. Они стояли в разных позах. Кто-то на четвереньках, приняв удар ноги розовой щекой; кто-то с вознесённой над чьей-то головой бутылкой; кто-то висящий на волосах соперника; некоторые замерли в обоюдном смертельном укусе; кто-то… Все остановились на миг, вперив тревожные взгляды в кричащего. Крик этот напомнил многим окровавленным взрослым людям детскую игру в «замри-отомри».

Так кто же оказался могущественным колдуном, прервавшим грандиозное побоище? Это до сих пор не установлено. Разные версии существуют на сей счёт: или проснувшийся от громкого пыхтения мент, или прорвавшийся гэбист, или просто доведённый до отчаяния случайно прибившийся к событиям семейный совок, прихвативший из дома волын. Именно волын, ибо тормознувший бойню человек стоял в низкой кибодачи с большим чёрным пистолетом в вытянутых руках, направленным на копошащуюся орду.

Повторяем, это столбняковое оцепенение длилось долю секунды. Набрякшую тишину разрядил второй загадочный персонаж вечера, что неверной, но неслышимой походкой подошёл со спины к незнакомцу и со всего размаха размозжил череп того искрящейся в фонарях палицей «Шампанского». Взрыв винных газов и хруст костей оказались как бы сигналом к продолжению прерванного происходящего. Фигуры зашевелились, хлюпнула кровь, смывая в писсуары истории следы двух сказочных типов, так странно заброшенных в данное время в данное место неким высшим режиссёром страшного спектакля московских будней…

Избегая сладостного многословия, попытаемся восстановить для читателей отдельно яркие фрагменты сей переворачиваемой страницы боевой хроники столичной металлургии, частично удержанные бессонными извилинами мозга непосредственных участников.

…Битва иногда стихала. Спровоцировавшие её качки, шмыгая, извинялись, и все начинали было двигаться к грудам покорёженной мебели, как вдруг заводной и неудовлетворённый Хир стукал кулаком по ближайшему лицу, и карусель раскручивалась по новой… Когда битва вырвалась в очередной раз в вестибюль, её мило встретили нежданные зрители: около полусотни халдеев, швейцаров и посудомоек со всех филиалов грандиозного кабака, взгромоздившись на уцелевшие табуретки, по типу студенческого хора на ТВ от пионерии, синхронно и нараспев причитали многоярусным эхом:

Такого не было ещё
У нас в престижном кабаке;
Сколько мы здесь работаем —
Такое видим в первый раз…

Вся эта хрупкая постройка была разрушена и завалена отдельными снарядами вылетающих от ударов тел качков и металлургов, которыми так изобилует обычно любая массированная драка.

…Наконец удалось втиснуть непокорного Хира в тачку, и по его отбытии буйство страстей постепенно затихло.

Допито было изобилие нераздолбанного; разобрана с пола каша пузырящихся тел, и, к тайной радости прячущихся за колоннами плюгавых ментов, участники недружеской пирушки расползлись до флэтов, с вялыми обоюдными обещаниями встретиться снова — в понедельник…

Заключая сказанное и написанное, добавим, что в понедельник металлурги большой командой посетили развалины «Совошки», но мстить им так никто и не приехал. Весь центр кишел ушастыми от желания что-то вынюхать гэбистами, а престижный кабак капитально закрыли на заслуженный ремонт.

…Слегка сгущая пестроткань панорамы насильственных акций, необходимо срезюмировать, что ныне выделился главный плацдарм схваток, увы, не блещущий новизной, кроме лакомой лэйблы «Макдональд’з» над бывшей «Лирой». Все поняли, что имеется в виду Пушка, с её раздольными скверами и арбатоподобной Трубой. Бывшая столичная Мекка хиппарей упругой девичьей грудью привлекает люберов, казанцев, мажоров и металлургов. Держать Трубу и контролировать «Мак» стало престижным делом — это переходящая из рук в руки основная сфера влияния.

В принципе. Пушку контролируют металлурги, точнее, сопливая банда Дау. С раннего утра расставляются посты по Трубе, в течение дня сменяемые. Этот процесс инспектируют морды из «Найт Вулфз». Однако ближе к полднику на Пушку подваливает казанско-люберецкое отребье, вызывая дрожь в застоявшихся членах заградительных отрядов.

Варварское семя извергается двумя потоками: с полсотни рыл оккупирует асфальт у «Известий», и примерно столько же отдаёт подростковым потом в гранитных сводах Трубы. Этой наглости хватает ровно настолько, сколько требуется гонцу добежать до «Мака». Чтобы оторвать от заглатывания пищи ударную группу металлургов.

…Пережёвывающая банда перемахивает через барьер, вызывая двоякое чувство у совков в очереди, и ныряет во влагалище Трубы. Бравый напор и редкие мастеровитые удары обращают в бегство приехавших поживиться чужим добром и походя выполнить задание паскудной партии гопников. Угреватая широкоштанная масса съебывает по переходу к ментовской каморке, где их готовы принять, пригреть и приютить старшие братаны в серо-обвислой на жопках форме.

Казанолюбера с воплями «Фашисты, фашисты!» пытаются перевести стрелки общественного мнения и судорожно прядают обтруханными серой ушами за судорожно вздрагивающим строем одубиненного мусора.

Вплотную подошедшие металлурги задумчиво сплёвывают шкварки хэмбургеров на растоптанные постоянно убегающей в пятки душонкой ботинки вооружённой лимиты, после чего выходят на площадь к «Известиям».

Там их поджидает отборная рота люберов в красных пролетарских шароварах. Любера, завидев сопротивленцев, начинают исполнять свой ритуальный танец на стихи соблазнённой в детском саду Кобзоном Пахмутовой стиля «Люббада», перенося немытые оковалки туловищ влево и вправо бесформенными войлочными говноступами, специально выпущенными цэка к годовщине революции, размешивая при этом страдальческое московское — в зассанных лужах последней весны — небо.

Впереди качаются свиньи — мощный частокол качковых тушек — неприступный с виду барьер, за которым трусливыми бандерлогами принципиально пританцовывает сексуально закомплексованная основная труппа неуверенных наследников Ильича.

Перебрасываясь ничего не значащими буквами слов, металлурги непринуждённо приближаются к люберецкому каре. Когда до пританцовывающего ряда свиней остаётся несколько шагов, Чег, издавая боевой трубный клич, в немыслимом прыжке сминает вражеский порядок, и банда принимается за дело. Свинячьи морды, вслед за бёдрами, начинают трепыхаться под пиздюлинами металлургических костоломов. Дешёвое разжиженное деревенское сало, покидая санкционированные коммунистическими иезуитами резервуары, убогими ручейками не успевает влиться в расщепленные поры асфальта, а от былого, отдроченного на «Зарницах» красноармейского построения не остаётся и следа. Смятые, побитые свиньи выпускают газы, надеясь, видимо, что ими побрезгуют. А маленькие, спрятанные за ними красноштанные вонючки — комсомольская смена хронических кремлёвских палачей — мгновенно растворяются в вечерней толпе…

В освобождённой Трубе расставляются свежие караулы, и Металлургия галимейшей походкой отправляется продолжать прерванное хэм’бургероедство.

…Ещё раза два-три их срывают по ложной тревоге, но, абстрагируясь, столичные металлурги могут посчитать, что очередной день жизни прошёл не даром.

…Что же касается затяжного минета в «Дукате» и содержания главы «Действо Темы», то можем сообщить, что он — минет — прошёл удачно, хотя и был скотски затянут. Подробности в следующих номерах.

https://golden-under.narod.ru/articles/ham.htm


 

Copyright © YEGOR. All rights reserved.